Окружающий мир для меня опасен.
Но это ложь, пиздеж и провокация.
Внутри его головы.
700 слов про Джека Нуара и его бессознательное.
У Джека Нуара отвратительно получается смеяться. Из когда-то нормального, а теперь искореженного, смятого Игрой и вновь выправленного горла вырываются только скрежещущие, ужасные звуки, которые он сам не может слушать.
Игра меняет его – в голове пусто-пусто-пусто; звенят колокольчики и громадные колокола, и они не затыкаются, звонят все яростнее. Джек напрягает горло, но из него вырывается только рычание – Игра не позволяет ему говорить, не позволяет думать. Колокола гонят его вперед.
Навязчивая идея преследует, бежит по пятам – ты сможешь утопить все звуки в крови, давай, это просто, ты сможешь. И звон действительно отступает – кровь омывает его руки, один её ласкающий, алый цвет заставляет колокола утихнуть, замолкнуть ненадолго. Но крови нужно все больше.
Он надеется умереть, он согласен уже на все – ТОЛЬКО ВЫТАЩИТЕ ЭТОТ ЗВУК ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ! – но все вокруг слабы или боятся или просто хотят, чтобы он мучился все сильнее. И в это поверить легко. Уже почти теряя надежду, Нуар встречает того человека с мечом – и он силён, быстр и может проткнуть его еще раз, снести голову, вытащить то, что теперь вместо его внутренностей, распотрошить, распять, сделать что угодно, но прекратить это нелепое существование.
Но Игра смеется над Беком. Он возносится на вершину силы, на вершину всего, на чертов пьедестал неуязвимости. И теперь его крылья гудят, его уши ноют, меч вибрирует в груди – колокола все ближе. И Нуар пытается заглушить этот звук, оглушительный, настолько громкий, что в глазах двоится и троится, и он почти не видит – и это убого, печально, непереносимо. Не мочь видеть от звука. Кровь стекает вниз, тяжелые капли ударяются об землю, стекают на ноги. Только все бесполезно.
Боги Дальнего Кольца – думает Бек, и это почти последняя связная мысль, перед тем как кинуться прочь, умоляя, вызываясь, бесстыдно моля о смерти. Но нет – почему, почему, почему он так силен – за спиной снова кровь, только теперь это просто жидкость, выцветшая и поблекшая. Он убегает, не признаваясь в этом даже самому себе, но он убегает. Внутри бьется, как птица в клетке, одна мысль: я просто хотел быть сильнее, просто хотел избавиться от всего этого, НО Я НЕ ПОДПИСЫВАЛСЯ НА ЭТИ КОЛОКОЛА НА ЭТУ БОЛЬ НА ВСЕ ЭТО Я НЕ ХОТЕЛ НЕ МОГУ БОЛЬШЕ УБЕЙТЕ МЕНЯ УБЕЙТЕ ПРИКОНЧИТЕ КТО-НИБУДЬ
Девчонка светится как маяк – вокруг неё почти ощутимый кокон тишины и тишины, и Нуар входит в него, ждет, замирает. Колокола молчат. Только без них Бек пуст, оболочка, которую гонит ветер, и колокола, могучие, величественные колокола – мертвы. Девчонка во всем виновата, и убить её лучший выход. Но Бек не может. Его тело начинает бунтовать против него же и вместо колоколов звучит ритмичный шум, не громкий, но неприятный, как шорох песка, шелест чешуи, шуршание травы. Меч опускается; он идет за девчонкой как на веревочке, в коконе тишины он снова может видеть.
А потом Игра снова решает за него – кокон распался навсегда, и внутри всё снова затапливает, как приливная волна, бесконечный оглушающий хорал колоколов, симфония его боли и не-жизни, не-существования. Это хуже, чем смерть; чем унижение; чем дурацкие клоунские костюмы. Нуар скулит – горло дергается и сжимается, но есть цель, есть надежда, крохотный огонек её, что все можно исправить. Он буйствует, разрушает, убивает и это приятно; ощущения прокатываются по его телу тончайшей щекоткой, скорее даже предвкушением ощущений, чем их реальным подобием.
Мимо, мимо, мимо, снова мимо. Бек задыхается, хотя дышать ему не надо; он пытается выбить из своей головы этот звук, выскрести его мечом – и это сложно, стенки черепа крошатся и пробиваются, скрипят друг об друга. Но звук все еще внутри, а раны затягиваются, исчезают, быстрее, чем он успевает выскрести весь мозг без остатка.
Бек почти мирится с колоколами, хотя уши все еще ноют, крылья гудят, меч вибрирует. И когда он видит белую противоположность, (негатив на негатив, полюса и подобия), он задается вопросом - слышит ли она что-то свое или у них одно наваждение на двоих? Но она не обеспокоена; она не мечется; она стоит и смотрит на него, и в её глазах бесконечный свет и там просто не может быть колоколов.
И Бек сдается. Он сворачивается в клубок внутри себя, оставляет пустое тело, которое теперь будет идти по воле колоколов, убивать по воле колоколов, разрушать по воле колоколов; закрывается крыльями, зажимает уши как может. Это немного похоже на летаргию, но Нуар надеется, что он проснется, проснется, перед тем, как все закончится; откроет глаза, перед тем, как его убьют. Он надеется, что проснется перед тем, как все кончится, чтобы просто услышать мир вокруг.
Внутри его головы.
700 слов про Джека Нуара и его бессознательное.
У Джека Нуара отвратительно получается смеяться. Из когда-то нормального, а теперь искореженного, смятого Игрой и вновь выправленного горла вырываются только скрежещущие, ужасные звуки, которые он сам не может слушать.
Игра меняет его – в голове пусто-пусто-пусто; звенят колокольчики и громадные колокола, и они не затыкаются, звонят все яростнее. Джек напрягает горло, но из него вырывается только рычание – Игра не позволяет ему говорить, не позволяет думать. Колокола гонят его вперед.
Навязчивая идея преследует, бежит по пятам – ты сможешь утопить все звуки в крови, давай, это просто, ты сможешь. И звон действительно отступает – кровь омывает его руки, один её ласкающий, алый цвет заставляет колокола утихнуть, замолкнуть ненадолго. Но крови нужно все больше.
Он надеется умереть, он согласен уже на все – ТОЛЬКО ВЫТАЩИТЕ ЭТОТ ЗВУК ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ! – но все вокруг слабы или боятся или просто хотят, чтобы он мучился все сильнее. И в это поверить легко. Уже почти теряя надежду, Нуар встречает того человека с мечом – и он силён, быстр и может проткнуть его еще раз, снести голову, вытащить то, что теперь вместо его внутренностей, распотрошить, распять, сделать что угодно, но прекратить это нелепое существование.
Но Игра смеется над Беком. Он возносится на вершину силы, на вершину всего, на чертов пьедестал неуязвимости. И теперь его крылья гудят, его уши ноют, меч вибрирует в груди – колокола все ближе. И Нуар пытается заглушить этот звук, оглушительный, настолько громкий, что в глазах двоится и троится, и он почти не видит – и это убого, печально, непереносимо. Не мочь видеть от звука. Кровь стекает вниз, тяжелые капли ударяются об землю, стекают на ноги. Только все бесполезно.
Боги Дальнего Кольца – думает Бек, и это почти последняя связная мысль, перед тем как кинуться прочь, умоляя, вызываясь, бесстыдно моля о смерти. Но нет – почему, почему, почему он так силен – за спиной снова кровь, только теперь это просто жидкость, выцветшая и поблекшая. Он убегает, не признаваясь в этом даже самому себе, но он убегает. Внутри бьется, как птица в клетке, одна мысль: я просто хотел быть сильнее, просто хотел избавиться от всего этого, НО Я НЕ ПОДПИСЫВАЛСЯ НА ЭТИ КОЛОКОЛА НА ЭТУ БОЛЬ НА ВСЕ ЭТО Я НЕ ХОТЕЛ НЕ МОГУ БОЛЬШЕ УБЕЙТЕ МЕНЯ УБЕЙТЕ ПРИКОНЧИТЕ КТО-НИБУДЬ
Девчонка светится как маяк – вокруг неё почти ощутимый кокон тишины и тишины, и Нуар входит в него, ждет, замирает. Колокола молчат. Только без них Бек пуст, оболочка, которую гонит ветер, и колокола, могучие, величественные колокола – мертвы. Девчонка во всем виновата, и убить её лучший выход. Но Бек не может. Его тело начинает бунтовать против него же и вместо колоколов звучит ритмичный шум, не громкий, но неприятный, как шорох песка, шелест чешуи, шуршание травы. Меч опускается; он идет за девчонкой как на веревочке, в коконе тишины он снова может видеть.
А потом Игра снова решает за него – кокон распался навсегда, и внутри всё снова затапливает, как приливная волна, бесконечный оглушающий хорал колоколов, симфония его боли и не-жизни, не-существования. Это хуже, чем смерть; чем унижение; чем дурацкие клоунские костюмы. Нуар скулит – горло дергается и сжимается, но есть цель, есть надежда, крохотный огонек её, что все можно исправить. Он буйствует, разрушает, убивает и это приятно; ощущения прокатываются по его телу тончайшей щекоткой, скорее даже предвкушением ощущений, чем их реальным подобием.
Мимо, мимо, мимо, снова мимо. Бек задыхается, хотя дышать ему не надо; он пытается выбить из своей головы этот звук, выскрести его мечом – и это сложно, стенки черепа крошатся и пробиваются, скрипят друг об друга. Но звук все еще внутри, а раны затягиваются, исчезают, быстрее, чем он успевает выскрести весь мозг без остатка.
Бек почти мирится с колоколами, хотя уши все еще ноют, крылья гудят, меч вибрирует. И когда он видит белую противоположность, (негатив на негатив, полюса и подобия), он задается вопросом - слышит ли она что-то свое или у них одно наваждение на двоих? Но она не обеспокоена; она не мечется; она стоит и смотрит на него, и в её глазах бесконечный свет и там просто не может быть колоколов.
И Бек сдается. Он сворачивается в клубок внутри себя, оставляет пустое тело, которое теперь будет идти по воле колоколов, убивать по воле колоколов, разрушать по воле колоколов; закрывается крыльями, зажимает уши как может. Это немного похоже на летаргию, но Нуар надеется, что он проснется, проснется, перед тем, как все закончится; откроет глаза, перед тем, как его убьют. Он надеется, что проснется перед тем, как все кончится, чтобы просто услышать мир вокруг.
@темы: как Поль Сезанн, вслед за толпой баранов идет еще один, огненные рукописи, земля Радуги и Хоумстака
-
-
30.01.2015 в 12:53-
-
30.01.2015 в 13:12Вы простите, я не очень привыкла к фидбэку.
-
-
30.01.2015 в 14:32-
-
30.01.2015 в 15:03