Четыре восемьсот. Четыре.
Господи прости, я научилась писать миди?
И как хорошо, что ключи я написала, пока еще горела, пока мне было дело. И как хорошо, что сейчас могу спокойно дописывать всё, что между, не тратя ресурсы на всё остальное.
Холодный разум, холодное сердце. И только Белый русский греет изнутри.
Очень неспешно и медленно допрохожу Дикую охоту и дико, неистово кричу, потому что Геральт и Йеннифер всё дальше расходятся друг от друга. Потому что Йен и Трисс понимают друг друга с полувзгляда, на черном бархате рыжие волосы и это так б о л ь н о.
Я знаю, что есть сцена, где они вдвоем. Но там Геральт, всегда Геральт, а я не могу перестать перекладывать Сирень и крыжовник то на Йен с Трисс, то на Хайблада и Рэдглэр.
Я может и хотела бы что-то написать, но не могу.
Куда-то пропадает весь холод изнутри, потому что я всё еще помню, как ощущается девичье тело в руках. Как нежны руки и губы, как подчинять и нежить, а не принимать ласки самой. И я понимаю, что этого больше не будет - не "никогда", потому что слишком резко. Но долго, еще очень и очень долго.
Потому что я боюсь снова так неосмотрительно доверять кому бы то ни было.
Ничем хорошим не закончится.