Четыре восемьсот. Четыре.
Господи прости, я научилась писать миди?
И как хорошо, что ключи я написала, пока еще горела, пока мне было дело. И как хорошо, что сейчас могу спокойно дописывать всё, что между, не тратя ресурсы на всё остальное.
Холодный разум, холодное сердце. И только Белый русский греет изнутри.
Очень неспешно и медленно допрохожу Дикую охоту и дико, неистово кричу, потому что Геральт и Йеннифер всё дальше расходятся друг от друга. Потому что Йен и Трисс понимают друг друга с полувзгляда, на черном бархате рыжие волосы и это так б о л ь н о.
Я знаю, что есть сцена, где они вдвоем. Но там Геральт, всегда Геральт, а я не могу перестать перекладывать Сирень и крыжовник то на Йен с Трисс, то на Хайблада и Рэдглэр.
Я может и хотела бы что-то написать, но не могу.
Куда-то пропадает весь холод изнутри, потому что я всё еще помню, как ощущается девичье тело в руках. Как нежны руки и губы, как подчинять и нежить, а не принимать ласки самой. И я понимаю, что этого больше не будет - не "никогда", потому что слишком резко. Но долго, еще очень и очень долго.
Потому что я боюсь снова так неосмотрительно доверять кому бы то ни было.
Ничем хорошим не закончится.

@темы: ты прогонишь тоску, наш Король?, для коллекционера его М. значила всё, как Поль Сезанн, записки на обрывках

---

Престранные дела творятся нынче в Датском королевстве.
Не хорошие, и не плохие, а именно странные.
Флаги развеваются словно от ветра, когда море стоит спокойным и тихим, похожим на зеркало больше, чем на воду.
Большая королевская печать исчезает и появляется, гуляя по всему дворцу, шатается, словно пьяный матрос и задремывает у принцессы под периной.
Деревья клонятся к земле под тяжестью созревших вишен и персиков, на голых ветках, и бока их под инеем смотрятся почти неприлично.
А потом всё смешивается в веселую круговерть, потому что у короля и так забот по горло, и никто не рискнет тревожить его больше необходимого.
А король в своем кабинете смеется как дитя и на карте рисует всё новые странности. В открытые окна врывается ветер с парой ошалевших чаек, а море - море вздыхает и ложится спать.

Надо перестать прятаться за придуманными историями о несуществующих людях.

@темы: с Ричардом Паркером в одной лодке, как Поль Сезанн, записки на обрывках, за рекой, в тени деревьев

---

A photo posted by Instagram

Простите, кому порвало ленту, так и не поняла, как эту хрень уменьшить.

@темы: кофейная республика празднует весну, записки на обрывках, Псиведение, стыдъ

---

По прогнозу погоду научилась гадать. Сегодня сумрачно и тихо, орет, надрываясь, ветер где-то за стеной. А я сплю, свернувшись под своим теплым клетчатым пледом.
От точки до точки. Писать на обрывках бумаги обрывки идей, забывая про них, как только ручка отрывается от листа, забывать слова, забывать всё. Слушать тишину, шаги по коридору, шум телевизора из квартиры сверху, шум машин из-за окна, белый шум бегущих мыслей. Пунктирной полос через все это - реальность, настоящие вещи, которые окружают мой кокон из выдуманного всего.
Это не боль, не отчаяние, не досада. Горечь, безумная горечь настоящей хины, после которой хоть мой рот, хоть не мой - фантомный вкус, бьющий по нервам и зубам. Сложно рассказать о том, как сложно бывает, как сложно, как.

Больше не могу.


Cкачать Умирали внутри фонарных столбов бесплатно на pleer.com

@темы: не подходи к воде, Императрица ждет тебя, записки на обрывках, повесился - и никого не стало

---

Безотносительно всего, просто интересно.
Дорогие уважаемые мои читатели (если вы тут все еще есть), к вам вопрос.
Сколько вы бы сочли возможным и/или адекватным отдать за открытку вот такого типа, как ниже?
Она не открывается, на оборотной стороне ничего нет.

тык

@темы: здравствуйте, уважаемый Плюшкин!, мечта цвета зимнего солнца, и лишь бы донести, в итоге всё закончилось девчачьими посиделками

---

что я называю хорошим днем

@темы: здравствуйте, уважаемый Плюшкин!, Псиведение, я хочу сыграть в игру, в итоге всё закончилось девчачьими посиделками

---

разминочное

Иногда Валентина думает, что она живет под водой. Она закрывает глаза, растягивается на кровати и представляет, как её волосы колышутся над лицом. Под одеялами преет кожа, пот собирается под поясницей, но Валентина только облизывает потрескавшиеся от жара губы и почти наяву видит, как изо рта поднимаются крошечные пузырьки с воздухом.
А потом звонит будильник, за стеной начинается привычная утренняя рутина на редкость громкого и наглого итальянского семейства, и Валентина медленно выплывает из-под воды, разгребает вокруг себя многочисленные пледы, одеяла и прочие ткани, успешно притворяющиеся водорослями и опускает ноги на пол. За стеной раздаются многоголосые восклицания, среди которых выделяется пронзительный, но сочный голос. Валентина видела мать семейства на улице и каждый раз поражалась её чувственной, земной, пусть и грубоватой красоте - полные и широкие бедра, вьющиеся крупными локонами темные волосы, пухлые руки с мягкими даже на вид пальцами. Сама Валентина похожа на рыбу или мышь - она пренебрежительно осматривает себя в зеркале, собирает в пучок пряди светлых волос и втягивает носом омерзительно вкусный запах жареных с чесноком помидоров. Она прижимается затылком к прохладной штукатурке, представляя, что и она сидит там, на обязательно замызганной кухне, где исходит паром и стреляет масляными брызгами сковорода, вертится круговерть разнообразных человеческих детенышей и пахнет едой и пряностями.
Валентина сглатывает слюну, сгибается напополам в отчаянном приступе голодной тошноты и прикрывает глаза, пережидая приступ слабости и головокружения. Она шлепает босыми пятками по так и не застеленными коврами полу, жадно пьет подкисшее уже молоко прямо из тетрапака, утирает капли с подбородка запястьем и выглядывает на улицу. Под окнами уже стрекочут первые мопеды, слышен цокот каблуков, до носа долетает запах дорогой туалетной воды для мужчин, и Валентина свешивается из окна, ни капли не стесняясь своей наготы. Локти мгновенно начинает ломить, ребра впиваются в кожу, но Валентина только свешивается еще ниже, машет рукой Хорхе, привычно обнимающему свой кожаный дипломат, показывает язык Марии, на ходу пытающейся докурить вожделенную утреннюю сигарету, дразнит Майка, краснеющего при виде её ничем не прикрытых сосков и едва заметного намека на грудь. Валентина смеется над ним - как смеялась над своим братом, еще тогда, лет пятнадцать или уже двадцать назад, пока он был еще жив, пока приезжал на побывку домой и силой заставлял одеваться, когда кричал, что еще не окончательно сошел с ума, чтобы пялится на свою голую сестру.
Валентина опускается на стул, смотрит на его фотографию и вдыхает свежий запах из окна, еле-еле разгоняющий привычный застарелый запах тела и пыли. Она поливает маленькую бегонию на окне, уже желтую от недостатка солнечного света и воздуха, задергивает шторы.
Валентина ложится обратно в кровать и с головой накрывается одеялом. Так проще представлять, что она под водой.

-----
стремительно теряю куда-то свой стиль и желание писать.
покидайте каких-нибудь заявок внизу, слов на 500.
внезапно не только фэндомы - ориджиналы, тоже напишу с удовольствием.

для Белой Вороны, мистический реализм

не знаю насколько мистический и насколько реализм, но что получилось

Когда заканчивается обычная утренняя рутина и мама целует в щеку, и спускается на первый этаж, гремя кастрюлями и мисками, Дастин открывает тайник под половицей. Он нашел его еще в первый день, как они переехали в новый дом, еще когда мама только сказала, что теперь это его комната. Пока Дастин ходил по комнате кругами и рассматривал картины с надутыми стариками, под ногой тихо скрипнуло, а потом словно просело, и Дастин нашел тайник.
Он никому не рассказывал о нем: ни маме, ни друзьям в школе, никому. Потому что чувствовал, а может и знал - засмеют. Не бывает так, чтобы в старых домах под половицами лежали абсолютно новые солдатики. Яркие, с красными мундирами и ослепительно белыми штанами, они удобно легли в руку и словно сами выстроились в каре. Дастину показалось даже, что они вставали на места раньше, чем Дастин их ставил. Но так не бывает, правда?
Тогда он почти сразу убрал их обратно, презрительно фыркнув. У Дастина была новенькая приставка, телевизор с кабельным и ни малейшего желания играть в солдатики. Он провел день с мамой, они испекли пирог из тыквы, сходили на речку, промочив ноги и легли спать.
А ночью пришли они. Сначала Дастин только спросонья потер глаза и перевернулся на другой бок - в старом доме есть множество вещей, которые будут скрипеть и шуршать по ночам, пугая людей со слабыми нервами. Сам Дастин гордился тем, что даже не жмурился на ужастиках и в предыдущей школе на спор провел ночь. Но сейчас что-то было иначе, и Дастин включил фонарик, который всегда держал под рукой и зашарил кругом света по полу.
Сначала ему показалось, что это просто тень, но от света она не исчезла, наоборот: разрослась и зашипела, заскрежетала, забила сотнями лапок, хлынула вперед. И тогда Дастин с ужасом понял, что это пауки, множество крошечных тел, которые сейчас идут к нему. Он закусил губу, накрылся одеялом с головой и выключил фонарик. У него еще оставалась надежда, что ему просто показалось, что пауки уйдут, и он просто уснет и наутро даже не вспомнит, что было ночью.
Но потом раздался другой звук. Приглушенное звяканье, скрежет и визг чего-то тяжелого, скользящего по полу. Ругаясь про себя, Дастин не смог противиться любопытству и снова включил фонарик, прекрасно понимая, что будет после этого.
Из пауков медленно выступали солдатики. Они были чем-то похожи на новеньких, там, под половицей, но и отличались тоже. Краска на них поблекла, осыпалась хлопья, ружья погнулись, а местами и оплыли от жара, как свечи. Дастин зажмурился и попробовал быо закричать, но голос пропал. Остаток той очи он помнит плохо - только иногда картинки выстраиваются в нормальную цепочку, и Дастин вспоминает, как отлетела деревяшка и полк ярких и красивых солдатиков вдребезги разнес пауков и прогнал их куда-то вглубь, в стены и пол.
Зато теперь Дастин готов, он уже привык и даже гордился тем, что защищал дом и, самое главное, маму от жутких тварей. Солдаты под его командованием выстроились ровными рядами, стукнули ружьями о пол и замерли, в ожидании приказа.
На кухне мама улыбнулась и взмахнула рукой.

запись создана: 14.01.2016 в 12:40

@темы: как Поль Сезанн, огненные рукописи, дерево росло корнями вверх, листьями вниз, все ждут только вас

---

сижу и думаю - а нахуя мне аск?
я туда заходила дай боже раза три, каждый раз расстраивалась пустоте и уходила
а - адекватность
французский теперь не мечта, а вполне себе реальность, которую я потихонечку грызу, одновременно поднимая английский до Proficiency
надо будет сдать IELTS, но перед этим поднять очень с нуля грамматику
вечная проблема - правила не помню, а вот кучу примеров, понатасканных отовсюду - оч запросто
буду прокалывать язык и уши еще раза три
уже окончательное решение, боюсь до ужаса, но надо хочу же
в планах выбрить один висок и покрасить кончики в какой-нибудь безумный цвет
заказала себе мартенсы
гспд, какие они охуенные
у меня уже есть броги, которые надо, правда, сдать в ремонт, а теперь будут еще и мартенсы!
а потом мне еще придут мои новые кисти, много шмотья и анальная пробка
да, окей, это странно писать здесь, но к черту
моя территория - делаю что хочу

@темы: не останавливайся, танцуй, только танцуй!, вслед за толпой баранов идет еще один, записки на обрывках, Псиведение

---

ну что
теперь я совершеннолетняя по законам всех стран и могу рассчитывать на блэкджек и шлюх
не могу не сказать что особенно рада этому
очень хотела бы остаться в своем уютном коконе семнадцатилетия, когда самые большие проблемы решаются парой звонков и оптимизмом
но время назад не идет, оно всегда только течет вперед
и чтобы не вставать два раза - итоги года
в этом году в мою жизнь ворвался хоумстак и все пошло по пизде
сильно по пизде
ксенофизиология, ксенопсихология, ксеносоциология
КСЕНОХИРУРГИЯ это не моя трава, господи, уйди
больше всего радует, что И. принял меня со всеми моими тараканами и даже с хс, прости помилуй
а вот то, что он тоже сел туда вместе со мной радует неимоверно
я впервые сходила на фб как полноценный участник, а не как вяло машущий плавничками рыбодебил
выжала из себя больше текста, чем за предыдущие шесть лет
познакомилась с прекрасными людьми, ни с одним из которых дело не зашло дальше приятельского общения
нет, было одно исключение - но
теперь после того, как я знаю всю подоплеку - реально всю, в том числе и то, что знать не хотела бы - все эти чувства воспоминания и прочее перемещаются в маленькую коробочку с названием "не думать"
в этом году я поняла, что с моей болезнью можно справиться, что мне обязательно будет легче
декабрь перечеркнул все хорошее в этом году
усилившаяся депрессия, множество дурных разговоров с дурными людьми, запой на неделю и финальной вишенкой - аборт
пусть следующий год буде лучше

@темы: ты прогонишь тоску, наш Король?, здравствуйте, уважаемый Плюшкин!, Императрица ждет тебя, Псиведение

---

я сделала аборт
and its really really sucks

@темы: не подходи к воде, записки на обрывках

---

Название: лучшие друзья - слепой и невидимый
Автор: Delta Psy
Фэндом: Хоумстак
Основные персонажи: Джон Эгберт, Роуз Лалонд, Дейв Страйдер, Джейд Харли
Предупреждения: Я нихера не пейсатель, посему ООС, матерщина, альтернативная стилистика, упорото все
Описание: Когда Бро говорит, что они переезжают, Дэйв думает, что это шутка. Но Хьюстон остается позади, и в новом городе Дэйв одинок до безумия и он невидимка, незнакомец, чужой.

1/?

Первый день Дэйв прогулял. Проебал в длинных переулках, прокурил на детской площадке, только потому, что он проспал и не успел подготовиться, как следует.
Дэйв ненавидит себя. Он завидует Дирку, Бро – они выглядят нормально, практически обычные, если не смотреть им в глаза. Он садится на качели и почти физически чувствует, как ненавидит этот город. Небо затянуто тучами, и его глазам легче, чем в солнечном Хьюстоне, но город не становится от этого лучше.
Когда Бро впервые сказал, что они переезжают, Дэйв подумал, что это шутка. Но потом Бро говорит – смотри, я нашел работу, потом – у нас будет квартира, потом – я подал заявление о переводе в другую школу. Дирк казался обрадованным, Бро светился от счастья. Ага, он доказал, что является ответственным взрослым, с зарплатой и работой и прочим дерьмом.
А Дэйв лежит ночами без сна, ворочается в жаркой кровати и думает, думает, думает. Внутри него теплится смутная надежда на новых друзей, на то, что он найдет девушку. Но когда они впервые видят город, он понимает, что здесь будет то же самое.
Дэйв тянет себя за пряди на затылке – они сухие и ломкие, остаются на пальцах. Он ненавидит свое тело – свое лицо, ненормально белое и пятнистое, свои волосы, свои глаза. Глаза он ненавидит больше всего. Если он снимет очки – а такое рано или поздно обязательно случится – то все будут пялиться на него, снова и снова, тихо обсуждая его глаза, думая, что он не слышит.
Картинка расплывается – кеды превращаются в одно пятно красного, голова кружится, и Дэйв хватается за опору качели. Ему нужно успокоиться; голова болит нещадно, тянет за глазами, вместо двух ног – четыре танцующих пятна. Снимая очки, чтобы потереть глаза, Дэйв слышит громкие голоса и смех. Звуки врезаются в уши – девушка все смеется, визгливо и мерзко, все ближе и ближе. Это так невовремя и так глупо: без своего меча, без поддержки Бро или Дирка, он бы согласился даже на Кэла. И в округе ни одной вороны, а ведь Дэйв успел полюбить их, привязаться. Он встает с седушки, закидывает рюкзак за спину и пытается ускользнуть до того, как встретится с компанией подростков.
Но не успевает – они уже вваливаются на площадку, в руках бутылки и банки, голоса громкие и уверенные. Дэйв сутулится, запихивает руки глубже в карманы куртки, разворачивается и уже собирается перемахнуть через низенькое ограждение, когда слышит:
- Эй ты! А ну-ка иди сюда, - парень с надменным лицом, по которому хочется врезать со всей силы, чтобы услышать хруст ломающихся костей; так вот этот парень отделяется от группы и подходит к Дэйву.
- Я тебе говорю, уродец, - Дэйв сжимает кулаки, но игнорирует мудака и снова отворачивается, когда за рюкзак дергают, и он падает в песок, зубы клацают друг об друга.
Незнакомый ему говнюк сдувает с лица крашенную фиолетовым прядь (чертов гондон, претенциозный, напыщенный индюк) и с интересом рассматривает Дэйва.
- Ни разу не видел тебя здесь. Новенький?
Дэйв только дергает плечом и цедит сквозь зубы, напрягая шею и руки:
- Твое какое дело, мудачье? – Он скидывает рюкзак с плеча, и натягивает на костяшки рукава, надеясь, что хоть это спасет от ссадин и лопнувшей кожи.
- Слышали, ребята? – Остальная часть компании подтягивается ближе. Дэйв скользит взглядом по их лицам, отмечает эмоции: заинтересованность, равнодушие, страх, сочувствие, азарт, гнев, безумие.
– Кажется, кого-то надо научить вежливости…
Он встает, смещается чуть в сторону, чтобы падать не на бетон, не на ограждение, выставляет ногу вперед, чтобы придать устойчивости и ждет. Фиолетовый бьет первым – слишком неумело, большой палец наружу, запястье изогнуто – и Дэйв просто пропускает его удар мимо себя и бьет сам. Под дых, в солнечное сплетение. Фиолетовый кашляет и задыхается, Дэйв с мрачным удовлетворением отмечает, как дергаются его плечи, и отступает.
Следующим выходит безумный – и Дэйва промораживает до костей, и он дергается в сторону, едва-едва успевая увернуться от удара ногой в лицо. Их слишком много, и хотя большинство отходят в сторону и смотрят издалека, одному против троих ему долго не продержаться.
А потом он прыгает – приседает, уклоняется, выскальзывает из захватов, вовсю пользуется навыками, полученными от Бро. Чужая кровь пятнает рукава толстовки, фокус расплывается, но он держится. А потом чей-то кулак достает его скулу – от силы удара Дэйва немного поворачивает, и этого хватает, чтобы безумный врезался локтем в спину (ссать кровью буду еще неделю), чтобы фиолетовый пнул его по голени. А потом Дэйв падает – царапая песком лицо, закрывая голову руками, но его не бьют. Он открывает глаза, встает с земли, смотрит, как безумного держат втроем – фиолетовый, вонючий и девчонка с красной тушью и тенями. Смотрит, как они уходят, как фиолетовый скалится на него – и Дэйв не может отказать себе в удовольствии: он целует средний палец и издевательски машет им вслед.
Голова все еще болит. В воздухе чувствуется сырость, Дэйв снимает очки и трет глаза, отряхивает в очередной раз порванные джинсы и осматривает костяшки. Кожа лопнула, кровь размазана по всей кисти – Дэйв лезет в рюкзак за пластырем и бинтами и вздрагивает, когда мягкий голос говорит:
- Давай я помогу тебе с этим.
Девушка помогает ему идти – голень ноет, и наступать на неё больно - усаживает на маленькую скамейку и копается в её сумке. У неё черные губы и с уха свисают цепочки с крестами, Дэйв смотрит в её декольте и только тогда понимает, что он все еще держит очки в руке. Она улыбается, смотрит прямо в глаза – и не отводит взгляд, улыбается еле заметно, но в уголках её глаз собираются морщинки, и Дэйв доверяет ей.
Она держит его руки крепко, вытаскивает очки из ладони, промывает костяшки водой из бутылки. Она говорит: «Канайя», и Дэйв только через пару секунд понимает, и называет свое имя, и она снова улыбается, и он не видел ничего прекраснее.
Когда кисти забинтованы, а очки снова красуются на носу Дэйва, она встает со скамейки, оправляет длинную юбку и говорит тихо, но твердо:
- Я искренне советую тебе забыть о сегодняшнем происшествии, - Дэйв вскидывается было, но она продолжает, - Мы вряд ли встретимся снова, и, поверь мне, ты не захочешь воевать с Эриданом на полном серьезе.
Дэйв вскидывает бровь, и девушка поясняет:
- Высокомерный, с шарфом, фиолетовая прядь? Послушай доброго совета: не выделяйся. Твоя… особенность и так слишком кидается в глаза, чтобы ты мог позволить себе открыто с кем-то конфликтовать, - она медлит и хмурится, - Вы, парни, достаточно уже разукрасили друг друга для одной драки, и, смею предположить, ты способен на большее. Но, поверь мне – не стоит всё решать насилием.
Дэйв открывает было рот, но Канайя (это имя звучит странно, но оно подходит ей в самом странном ключе из возможных) качает головой и говорит:
- Они не так плохи. Если бы никому на свете не давали второй шанс, все люди бы уже вымерли. Но, с другой стороны, это просто совет, и тебе решать, что с ним делать.
Она поворачивается и уходит – Дэйв смотрит на её спину, обтянутую черной тканью, на короткие взъерошенные черные волосы, и понимает, что нашел все-таки одну ворону.

***

Он возвращается домой затемно – в даун-тауне легко заблудиться, и нога все еще болит – открывает дверь своим ключом и щурится на яркий свет в холле. Жить в доме непривычно – Дэйв вспоминает их маленькую квартиру, пропахшую табаком и машинной смазкой, жаркую и обветшалую. Дэйв скучает по ней, по заедающей вентиляции, по скрипучим половицам, по всему, что делало их квартиру их логовом.
С кухни тянет запахом мяса, и в желудке урчит, но все не так, и Дэйв просто поднимается на второй этаж, закрывает дверь в свою комнату. В своей ванной (это неправильно, неправильно, он никогда больше не будет спорить с Бро и составлять расписания, и ругаться, когда Дирк плещется в душе почти полтора часа подряд) он снимает очки и прислоняется лбом к зеркалу, смотрит в глаза, пытается, по крайней мере. Его зрачки прыгают, шрамы на веках и в уголках глаз дергаются. Дэйв не помнит свое детство до операции, но он помнит, как Дирк однажды нажрался в хлам и плакал, вспоминая те дни, когда они почти не ели, когда на улицах от них отходили подальше – врачи сказали, что если сделать операцию как можно раньше, Дэйв сможет обходиться без коррекции зрения в дальнейшем. Стекло холодит лоб, Дэйв открывает шкафчик, привычно вытряхивает в ладонь таблетки и запивает их водой из-под крана.
Он знает, что нужно спуститься и поесть, что Бро обязательно будет стучать в дверь, и когда Дэйв не ответит, принесет поднос с едой, и обязательно с глупой запиской. Но ему не хочется объяснять синяк на скуле, поцарапанные щеки, обмотанные бинтом костяшки. Дэйв оставляет свет в ванной и не закрывает дверь, он падает лицом в подушки и сворачивается клубком.
За окном шелестит дождь, и Дэйв слушает его, наслаивает на монотонный звук ритм и басы, а потом понимает, что мелодии не хватает души. И он мысленно переделывает её – непривычная музыка затопляет голову, басы бьются как сердце, тихо плачет скрипка, и на клавиши нажимают чьи-то тонкие пальцы, и Дэйв проваливается в сон, музыка все еще играет внутри него.
Ему снится спокойная чепуха – что-то о воскресенье, о подгоревших вафлях, о молчаливом и улыбающемся Дирке, о том, как Бро валяется на диване, как Дэйв фотографирует его и получает за это по шее.
Он просыпается от стука в дверь, и все еще идет дождь, и Дэйв встает с кровати, потирает лицо, и открывает дверь. За ней стоит Бро, и в руках его – поднос с едой, и да, на нем действительно записка. Дэйв забирает еду, ставит на комод, едва не падая, когда спотыкается об не до конца разобранные коробки.
Бро обнимает его со спины, и он горячий, и такой знакомый, и Дэйв бьет его в плечо, и они оба ухмыляются, и вместе спускаются в гостиную, и Дирк просто молча протягивает им по геймпаду. Они прорубаются через толпы зомби в Resident Evil, молчат втроем, свет потушен везде, кроме кухни, и дождь шелестит за окном, и Дэйв чувствует себя дома. А потом Дирк вырубается на его плече, и они тащат его вверх по лестнице (господи, когда Дирк успел стать таким тяжелым).
Когда Бро треплет Дэйва по волосам и говорит: «Спокойной ночи, мелкий», Дэйв кивает и уходит в свою комнату. Он засыпает, не раздеваясь, и ему снится блаженная черная пустота, которую разбивают крошечные точки звезд.

***

Утром его будят лучи солнца, и Дэйв морщится, пытается нащупать на тумбочке очки, потом вспоминает, что оставил их в ванной. Он добирается до неё с закрытыми глазами, впечатывается лбом в косяк, тихо матерится и умывается холодной водой.
Голые ступни зябнут, и Дэйв пытается найти в мешанине коробок свежую рубашку, и хотя бы совпадающую по цвету пару носок. Но спросонья так лень, и он спускается в одном зеленом носке и в одном рыжем, раскатывая по пути рукава рубашки, застегивая её на несколько нижних пуговиц.
Его рюкзак так и валяется в холле, и все, что нужно сделать перед уходом – натянуть кеды, подцепить наушники к телефону и закинуть рюкзак на плечо. Дирк предлагает подбросить до школы, но Дэйв отказывается – он хочет подышать воздухом, пусть и знает, что за это придется платить потом.
До школы он доходит без происшествий, но у ограды затормаживает и смотрит на толпу людей, которые смеются, переговариваются, смотрят друг на друга, обнимаются и, кажется, что все знакомы друг с другом. Дэйв крепче сжимает лямку рюкзака, поправляет очки и спокойным шагом входит в бурлящий водоворот людей.
Он идет к офису директора, и ему хочется съежиться от взглядов буравящих спину от тихого шепота. Все, кто видят его, пялятся – и Дэйву хочется достать свой меч и показать, на что он способен, лишь бы они обсуждали что-то, кроме его внешности.
Возле стеклянной двери он переминается, собирается с духом и стучится. Изнутри слышится голос – и он женский, властный и глубокий – и Дэйв заходит внутрь, задыхается от дыма и приторных духов, и директор поднимается ему навстречу, мундштук зажат в её пальцах.
- Ты и есть новенький из Хьюстона? И прогулял первый день в новой школе, как нехорошо.
Она оглядывает его, выпускает дым через ноздри, и Дэйв кашляет, глаза мгновенно наполняются слезами, и он проклинает все на свете, и хочет поскорее убраться куда угодно. Но она говорит:
- Взыскание, молодой человек. Обсудите его с кем-нибудь из преподавателей, на свой выбор.
С её каблуков очень больно падать, думает Дэйв, когда она встает; он послушно идет за ней по уже пустым и тихим коридорам, свет слишком яркий для его чувствительных глаз, и когда они подходят к классу, ему нужны салфетки. Она буквально вталкивает его внутрь, он бы упал, будь менее подготовлен.
Класс расплывается, учитель, сидящий на столе (кажется, в его руках нож), указывает куда-то на задние ряды, и Дэйв молча садится за свою парту, достает первую тетрадь и рисует одинокую линию в углу листа. Это будет долгий день.

2/?

Первый урок проходит под символами занудности и раздражения. Мистер Слик (они издеваются?) вещает про историю Америки, и на его заявление, что они разберут причины и предпосылки появления многонационального общества, Дэйв только тихо фыркает. Он слышит это уже в который раз, но все застревают на промышленной революции, и редко когда бывает по-другому.
Девушка впереди него сидит идеально прямо. Дэйву больше нечем заняться – рисовать комиксы он предпочитает дома, из рифм в голове только обрывки, а конспектировать ему точно не хочется. Поэтому он рассматривает её спину, коротко стриженные светлые волосы, воротничок её платья. Она щелкает ручкой после каждой запятой дважды, а после каждой точки – ровно десять раз. Дэйв считает щелчки, и они впиваются в мозг, он сползает по стулу и пинает её ногу.
Первая мысль, которая крутится в голове, когда она оборачивается – что у людей не бывает таких глаз. Это похоже на болезненную фиксацию – первым делом смотреть на цвет чужой радужки, но за темными очками сложно рассмотреть, куда именно смотрит Дэйв, и ему насрать на то, что подумают другие. Он как дурак пялится на её глаза, на невозможный фиолетовый цвет. А потом она поднимает бровь, моргает, и Дэйв понимает, что это линзы. Он говорит:
- Хватит щелкать, бесишь, – и она дергает уголком губ (снова черная помада), отворачивается и щелкает. Ровно. Пять. Раз.
Он снова пинает её ногу, но она не оборачивается, она смотрит на доску, и щелкает после каждой запятой два раза, а после каждой точки – ровно десять.
От нечего делать Дэйв рассматривает класс и спины учеников. Его взгляд сразу привлекает невероятно лохматая макушка на первой парте соседнего ряда – парень выглядит так, словно его головой только что мыли пол. Потом мистер Слик задает вопрос (что-то про Джеймстаунскую резню) и парень поднимает руку, и отвечает, и голос у него такой, словно он проглотил мегафон. Дэйв не знает, совпадают ли расписания кроме истории, но садиться рядом с этим парнем попросту опасно – разнесет перепонки к чертям и потом наорет еще и за это. Со своего места Дэйв не очень хорошо видит его лицо, но интонация голоса явно говорит, что у того перманентный ПМС.
Дэйв копается в рюкзаке, выуживает расписание, и вспоминает, что нужно еще сделать в школе, помимо занятий. Судя по расписанию, семестр будет веселый в самом ужасном смысле, и ему нужно постараться и вытянуть алгебру, иначе Бро снова будет капать на мозги и стучать по шее. На остальные предметы Дэйву наплевать, потому что он пока даже не знает, чем хочет заниматься. Он крутит в руках план школы, отмечает кабинеты, в которых будут занятия, находит свой шкафчик и вспоминает, что нужно взять учебники из библиотеки. Из мыслей его вырывает поднявшийся шум в классе, бурная дискуссия, которую прерывает звонкий голос, и Дэйв уже знает, кого он точно будет ненавидеть в этом году.
Того, кто выходит к доске сложно назвать иначе как «ботан». В прежней школе Дэйва таких макали головами в унитаз, но здесь, похоже, все по-другому, и парень чувствует себя в безопасности. У него самые идиотские очки, которые можно представить, кислотно-зеленая толстовка и выражение на лице – Дэйв прищуривается – которое можно описать только как «необоснованная уверенность в себе».
Когда он триумфально выводит на доске дату и длинный список событий под ним, Дэйв закатывает глаза и быстрыми штрихами набрасывает в тетради карикатуру с подписью: «Меня слишком мало бьют». Он ненавидит таких вот прилизанных выскочек – они всегда отвечают той же монетой. Дэйв слишком долго жил там, где основным законом выживания было правило «бей первым, пока не ударили тебя». А вот такие вот лощеные говнюки из частных школ считали высказаться в спину и о манере одеваться, и о манере говорить, и именно они первыми начинали тыкать в Дэйва пальцами из-за его глаз, и визжали, и плакали, когда огребали мечом, пусть даже и плашмя. И когда урок заканчивается, когда Дэйв проходит мимо всезнайки, когда Дэйва начинает мутить и он почти как наяву слышит издевательский смех – Дэйв толкает всезнайку плечом, и уходит, глубоко запихнув сжатые кулаки в карманы джинс.

***


На английском свободное место есть только рядом с парнем-громкоговорителем, и делать нечего, он садится рядом и достает тетрадь, и скучающе осматривается. В классе шумно – многие знают друг друга уже давно и сейчас оживленно делятся новостями, стараясь успеть за короткий перерыв. Когда в класс заходит учитель, то Дэйв почти рад – у него снова болит голова, и, несмотря на внешнее впечатление, читать он любит. Учитель с грохотом швыряет книгу на стол и представляется – Друк Даймонд (нет, они точно издеваются, я не удивлюсь, если художественные классы ведет кто-нибудь по фамилии Пэйнт), и говорит:
- Следующий месяц мы посвятим тщательному и вдумчивому анализу книги «Повелитель мух». По окончанию изучения каждому из вас необходимо будет написать эссе на свободную тему, анализируя и используя текст книги.
Громкоговоритель вздыхает, и звук по громкости и драматичности вполне может соперничать с какой-нибудь греческой трагедией. Мистер Друк встает перед ним, руки за спиной, очки на носу блестят золотом, и спрашивает:
- У Вас есть какие либо претензии, мистер Вантас? Помнится, Вы уже близко познакомились и с куратором, и с директором в прошлом году из-за Ваших выходок.
- Нет, мистер Друк. Просто эту книгу я уже читал, и не один раз, - парень (ну и фамилия) отвечает с интонацией и выражением лица очень четко читаемые как «ты меня заебал».
- Полагаю, перечитать еще раз будет не слишком обременительно, - учитель медлит пару секунд и продолжает. – А впрочем… Есть еще такие уникумы?
Дэйв оборачивается – он хочет утолить любопытство. Из всего класса руки подняли только двое – парень в очках с цветными стеклами и девушка с явно выставленным напоказ протезом. Она улыбнулась Дэйву, заметив, что он смотрит на неё, и у неё синие губы, и в этой школе, похоже, все девушки считают своим долгом мазать губы необычной помадой.
- Итак, мисс Серкет и мистер Каптор. Вы присоединяетесь к мистеру Вантасу и втроем делаете собственный проект. За деталями подойдете после занятий, пока что же – советую конспектировать и внимать. На сегодняшнем же занятии мы будем обсуждать биографию Голдинга…

***

С урока Дэйв вываливается с гудящей головой. Да, объясняет он хорошо, да, действительно интересно, но скорость его речи – это нечто невообразимое. На пальцах огнем горят мозоли, саму кисть свело, и она отказывается подчиняться, и Дэйв, шипя, массирует запястье и ладонь, чтобы хоть чуть-чуть снять спазм. Как назло, нужный кабинет почти в другом конце здания, и он бежит со всех ног и успевает даже раньше, чем надо. Он не видит никого знакомого вокруг и натягивает наушники, качает головой в ритм биту, пока не заходит преподаватель, и, черт возьми, её действительно зовут миссис Пэйнт, и она улыбчивая и круглая, и дает каждому индивидуальную тему - для преображения в художественный объект на семестр. Дэйв вытягивает свою бумажку и на ней написано «время», и он хочет поменять, но она говорит:
- Расценивайте это как вызов. Самое главное - начать, а потом станет легче.
И Дэйв думает, и пол урока набрасывает шестерни и часы на листе, а потом рисует Дирка и Бро рядом и в профиль – и понимает, что лучшей иллюстрации времени ему не найти, и рисует себя и Дэвида-старшего в похожем ракурсе. Их семья – просто живое воплощение преемственности поколений, и Дэйв не помнит своих родителей, и ни разу не видел их фотографий, но он знает, как они выглядят. Он забирает оба рисунка, и небрежно складывает их в общую папку.
На геометрии он видит Канайю – и без размышлений садится на свободное место рядом с ней. Она улыбается и мягко говорит: «Привет». Дэйв кивает, трет шею и говорит:
- Спасибо за помощь вчера.
Она смотрит на него, вглядывается через стекло очков и спокойно отвечает:
- Не благодари. На моем месте так сделал бы каждый, - Дэйв хмыкает, вертит в пальцах ручку и говорит:
- Это ты так думаешь, но, поверь моему опыту, очень мало кто действительно поможет незнакомому парню.
Канайя собирается что-то возразить, но её прерывает Фиолетовый, который пинает рюкзак Дэйва и цедит сквозь зубы:
- Это мое место, - и кривит лицо, на что Дэйв только скрещивает руки и ухмыляется.
- Еще захотелось, мудила? Задыхающимся и на коленях ты смотрелся гораздо лучше.
Фиолетовый краснеет и сжимает кулаки, и уже заносит руку, когда вмешивается Канайя, встает между ними и говорит сразу обоим:
- Успокойтесь сейчас же, - она указывает на парту позади Дэйва и говорит:
- Ты можешь сесть здесь, Эридан. Она точно свободна и вам не придется выяснять отношения посредством кулаков.
Он все еще стоит и краснеет еще сильнее, и Дэйв думает, что тот сейчас взорвется, но Канайя говорит:
- Не заставляй меня злиться, Ампора. Ты же не хочешь, чтобы я применяла силу, верно? – и Эридан (Эридно, Эриднище) сдувается и садится на указанное место, тихо бормоча что-то себе под нос. Дэйв косится на Канайю и понимает, что тоже не хочет видеть её в гневе.

***

Когда урок заканчивается, она задерживается в классе и спрашивает: «Что у тебя следующим?» и Дэйв молча показывает расписание, и она говорит:
- У нас химия вместе.
Она говорит:
- Ты можешь сесть со мной на ланче, - и Дэйв отрицательно качает головой и покупает себе только сок, и пьет его по дороге к библиотеке. Он забирает учебники, долго бродит возле стоек с художественной литературой и пробивает «Повелителя мух», потом долго думает и берет еще «Шпиль». Дэйв думает о высоте, он думает о том, как мир видится с высоты птичьего полета, и рассеяно выпивает свой сок в коридорах, и ждет начала урока, валяясь на скамейках в спортзале. Он думает, что здесь не так уж и плохо, что вполне приживется, что здесь достаточно странных студентов, чтобы не выделяться среди них, чтобы стать своим. Он думает о Канайе – о том, что она неплохо к нему относится, о её улыбке, о её глазах. Дэйв копается в рюкзаке, достает блокнот и ручку и рисует её, и выдирает листок и начинает заново, когда понимает, что ему нужно её нарисовать. Но не выходит – листок покрывается набросками и зарисовками, Ампора с ведром на голове, девчонка с английского с механической рукой, чужие руки. Дэйв задумчиво стучит карандашом по листу, и закрывает блокнот, смотрит в стену, а потом на часы, и хватает рюкзак за лямку.

***

На химии они сидят вместе, и Канайя смеется его шуткам вполголоса, она помогает ему с расчетами, и касается теплыми пальцами плеча, когда он залипает в окно. Все остальные уроки проходят, как в тумане, и когда Дэйв приходит домой, он идет на кухню, открывает холодильник и пьет яблочный сок из бутылки. Он прижимает холодное стекло ко лбу и медитирует над нутром холодильника, и вздрагивает, когда Бро хлопает по плечу и спрашивает:
- Ты видишь внутри что-то, чего не вижу я? – и Дэйв хочет рассказать.
Дэйв хочет сказать: «Бро, кажется, я влюбился», Дэйв хочет сказать: «Бро, кажется, у меня будет девушка», Дэйв хочет сказать: «Бро, что мне делать», но он только закрывает дверцу и качает головой.
- Нет, просто задумался, - он садится за стол, наливает сок уже в стакан и пьет мелкими глотками, морщась, когда от холода сводит зубы.
- Как школа? Уже завоевал всеобщую популярность? – Бро ослабляет узел галстука, и Дэйв ухмыляется – сочетание очков, галстука и кепки незабываемо. Он отвечает:
- Ага, практически, осталось только собрать свиту, и я стану царьком здешних мест, - Бро улыбается и треплет его по волосам, и снимает кепку, и Дэйв почти решается сказать все, о чем думает вслух, но звонит телефон, и Бро мрачнеет, и говорит: «Скоро буду». Дэйв не спрашивает – если Бро захочет, то расскажет сам – он встает, забирает стакан и поднимается в свою комнату.

3/?

Наутро Дэйв думает, что у них с Канайей ничего не получится. Они слишком разные — Дэйв вспоминает изгиб её плеча, как она заправляет за ухо волосы, и внутри него пусто. Так не должно быть в неполные семнадцать, просто не должно, и Дэйв всеми силами старается почувствовать хоть что-то, но, без Канайи рядом, ничего не выходит. И он встает с кровати, растирает мгновенно покрывшиеся мурашками руки и мельком смотрит на часы. Есть еще почти два часа — вчера он рано отрубился, утомленный первым нелегким днем из многих, поэтому Дэйв залезает под душ, выкручивает горячую воду, пока не становится тяжело терпеть.

От тепла кожа краснеет и выглядит почти нормально, но в реальности она осталась такой же белой, и Дэйв не позволяет себе думать об этом, он стискивает зубы и тщательно растирается полотенцем. Мокрые волосы мешаются, они застревают в расческе, и приходится сильно дергать, чтобы прорваться через спутанные комки. Дэйв смотрит на себя в зеркало, надевает очки и старается представить, что у него все хорошо. Кажется, не бывает депрессии в шестнадцать, но все вокруг такое скучное и обычное и серое, и иногда Дэйв представляет, как лежит в ванной с красной водой. Потом он смеется над собой — нет ничего красивого в самоубийстве, это мерзко, это трусость, а такие мысли случаются со всеми, правда?

Дэйв спускается по лестнице, еще зевая, чуть не падает, и Бро смеется над ним, затягивает галстук и говорит:
— Доброе утро, принцесса.
Дэйв лениво показывает средний палец, роется в холодильнике, морщится при виде остатков вчерашней китайской еды и достает бутыль с молоком. Ему не нравятся хрустящие хлопья, и Дэйв сразу заливает свою порцию, и оставляет на столе, пока делает тяжелый выбор между яблочным соком и чаем. Яблочный сок побеждает, впрочем, как и обычно. Дирк вваливается на кухню, когда Дэйв уже собирается идти его будить, и говорит, пытаясь одновременно допить свой кофе:
— Прости, чувак, сегодня ты добираешься сам.

Дэйв дергает плечом, поднимает сумку и хлопает дверью. Он предполагал такой исход событий — черт, да какое предполагал, он был уверен, что рано или поздно такое случится, в их семье никто не знает как пользоваться будильником. По дороге он пинает камешек, ждет автобус на перекрестке и мысленно хвалит себя за предусмотрительность, бренчит мелочью в кармане и решает обязательно купить себя громадную пачку сырных Доритос и сожрать их в одиночку. Дэйв кивает водителю автобуса, пробирается в самый конец и усаживается у самого окна. В автобусе душно, несмотря на невысокую температуру за окном, и кроме самого Дэйва только пара человек. Нужная песня в плейлисте ускользает, и Дэйв включает первую попавшуюся, натягивает наушники и закрывает глаза.

Кажется, он задремывает, потому что когда кто-то прижимается к нему, оттягивает наушники, Дэйв подпрыгивает на сиденье, и молится, чтобы он не пускал слюни во сне. Он открывает глаза и недовольно бурчит:
— Еще раз так сделаешь — руки оторву.
— О, не сомневаюсь. Но я просто не могла молчать, — девчонка с истории ухмыляется черными губами, и черт, они привлекают внимание, — White Stripes, серьезно? Не удивлюсь, если ты слушаешь Nickelblack.
Дэйв чувствует, как к щекам приливает жар, потому что она, блядь, угадала, и нет, никому не надо знать, что он иногда подпевает, и огрызается:
— Как будто ты не течешь по Биберу и мечтаешь, как бы заполучить себе Джареда Лето.
Она поправляет волосы, ухмыляется шире и говорит:
— Один: один. Но не надейся, что я сдамся так просто, — она протягивает ладонь, — Роуз Лалонд.
Дэйв пожимает ей руку, и ладонь холодная, но сухая, твердая, уверенная. Он задается вопросом, почему все встреченные здесь девчонки наверняка выбьют из него дерьмо, стоит ему только заикнуться об обжиманиях в кладовке.
— Дэйв Страйдер, — он откидывается на спинку, выглядывает в окно и дергается, когда Роуз бесцеремонно забирает телефон из рук и выдергивает шнур от наушников.
— Эй-эй, прекрати трогать мои вещи! Где вообще твои представления о личном пространстве?
Она снисходительно ухмыляется и произносит немного высокомерно:
— Там же, где и твои представления о хорошей музыке, я полагаю. А теперь сядь смирно и слушай.
В её плейлисте творится хаос, и Дэйв удивленно вспоминает, как она щелкала ручкой, и она видимо чувствует его любопытство, потому что говорит, не глядя на него:
— Если тебя разрывает от желания задать какой-то вопрос, то лучше его задать, иначе ты просверлишь мне голову насквозь. Только взглядом.
Дэйв понимает, что это неправильно, что сам он бесится, когда кто-то задает подобные вопросы, но спрашивает наперекор всему:
— Что с тобой не так?

Она поднимает глаза, и у неё снова сиреневые линзы, и Дэйв чувствует себя неуютно и поднимает ладони, и жалеет, что вообще спросил. Но Роуз ничего не говорит, только хмыкает, нажимает на воспроизведение и сама возвращает наушники на причитающееся им место. Он морщится, когда слышит пианино, но потом удивленно качает головой и вслушивается в слова, в крик и надрывный голос солиста, и что-то внутри расслабляется, отпускает. Дэйв вздыхает полной грудью, дослушивая до конца, и он никогда не думал, что скажет это кому-то еще, кроме Бро и Дирка, но произносит:
— Неплохо. Может, мы и поладим.
Роуз улыбается, и если до этого она выглядела не очень — даже не привычка, а инстинкт скорее, оценивать внешность людей — то с улыбкой она преображается, и её не портят даже слишком тонкие губы и лицо сердечком.
— Никогда в этом не сомневалась.

***

На истории Дэйв играет в Angry Birds, и получает замечание от Слика — ах да, мистера Слика — и зарабатывает второе наказание. На него оборачиваются все в классе, и если на неодобрение большинства ему плевать, то от взгляда ботаника, который смотрит высокомерно и раздраженно, внутри Дэйва что-то прогорает, и когда класс заканчивается, и все высыпают в коридор, Дэйв плечом швыряет ботаника об шкафчики и пинает его сумку.

Внутри него бурлит злость и обида, и Дэйв запирается в кабинке туалета и колотит по хлипкой перегородке кулаком. Потом он немного успокаивается и только тогда вспоминает, что забыл принять с утра лекарства, и сейчас головная боль дает о себе знать. Тупая игла поворачивается в висках, и Дэйв может только надеяться, что свалится уже дома, что переживет этот день.

Он умывается холодной водой, вдыхает несколько раз подряд, чувствуя, как расширяется грудная клетка, пока не становится сложно стоять — и Дэйв выдыхает разом весь воздух, надеясь, что вместе с ним исчезнут и эмоции.

На литературу Дэйв предсказуемо опаздывает, и топчется на пороге, пока мистер Друк раздает листы с текстом, и проскальзывает на свое место, когда тот отворачивается. Дэйв надеется, что его пронесет, но мистер Друк останавливается прямо перед ним и произносит негромко:
— Мистер...?
Дэйв сглатывает и старается ответить с как можно большим апломбом:
— Страйдер.
— Так вот, мистер Страйдер, это первый и последний раз, когда я терплю опоздание, — он протирает очки и осматривает класс, — Относится в равной степени ко всем, ясно? По прошлому году я помню, кому стоит уделить особое внимание. В первую очередь касается вас, мисс Серкет.

Дэйв не оборачивается, он пялится в текст, не видя ни одной буквы, в висках добавляется игл, и он трясет головой, не сразу понимая, что преподаватель все еще обращается к нему.
— Кроме прочего, в моем классе ученикам не требуются эпатажные и смущающие аксессуары. Мистер Страйдер, снимите очки.
— Я не могу, — бурчит Дэйв себе под нос, и он ожидает потока угроз, которые всегда следовали после отказа. Но мистер Друк только говорит: «Задержитесь после урока» и прислоняется к учительскому столу.

— Домашним заданием на сегодня было прочитать первые три главы и проанализировать социальную группу, представленную подростками. Итак, я жду ваших оригинальных решений.
Дэйв сначала слушает других, но потом закатывает глаза, и, видимо, не один он осознает насколько тупы практически все предположения, потому что мистер Друк внезапно говорит:
— Мистер Вантас, прекратите сверлить меня взглядом и опустите руку. Я прекрасно вижу, что вы не согласны, но ваш ответ для меня бесполезен.
— Почему вдруг? Только из-за того, что я участвовал в литературном кружке? — Вантас от негодования приподнимается над партой, и Дэйву приходится зажимать ухо, чтобы не оглохнуть.
— Сядьте, — в голосе мистера Друка слышна сталь, — Сядьте немедленно, если не хотите получить наказание до конца года.
Вантас опускается на место, и он красный как помидор, и с рыжими волосами это смотрится комично и жалко. Дэйв не выдерживает и поднимает руку, и отвечает, не дождавшись разрешения.
— Это мы, — он смотрит в упор на мистера Друка, — Все общество в глобальном смысле.
В классе повисает тишина, а потом Дэйв крутит ручку между пальцев, потому что мистер Друк улыбается, и кажется, что у него очень острые зубы.
— Верное замечание, мистер Страйдер. Однако, это достаточно обширно. Кто сможет углубить тему. Мисс Танака?..

***

На ланч Дэйв идет вместе с Канайей, и она рассказывает о последней коллекции Александра МакКуина, и Дэйв просто качает головой и встает в очередь. Потом к нему пробивается Роуз, мило улыбается и говорит:
— Здравствуй, Марьям. Не знала, что ты снова ходишь на обед.
Дэйв замечает, как у Канайи меняется выражение лица, но она не сдвигается ни на шаг и только выше вскидывает подбородок.
— Да, я переосмыслила свое поведение и решила, что политика игнорирования не сделает лучше, — Роуз ухмыляется, потом вздыхает и говорит:
— Рада за тебя. Мир? — Она протягивает руку, и Канайя сперва дергается, потом пожимает руку кончиками пальцев, и Роуз обращается уже к Дэйву:
— Ты никогда не думал, что такое количество мучной подливки может отразиться на твоем здоровье? Не сказать, что я беспокоюсь.
Дэйв только поправляет сумку на плече и говорит:
— Лалонд, заткнись и жуй свой салатик. Я истинный хищник, и мне нужно мое мясо с подливкой.
У Канайи дергаются уголки рта от еле сдерживаемого смеха, но она говорит достаточно уверенно:
— Вам обоим стоит поучиться у меня, как правильно составлять рацион.
Роуз и Дэйв переглядываются, морщатся и синхронно говорят:
— Ни за что!

4/?

Они садятся за один столик в середине, Дэйв почти сразу набрасывается на еду. Он останавливается, смотрит, как Роуз расставляет свои тарелки в ряд, поправляет нож и вилку, выравнивает все словно по линейке. Канайя не кажется удивленной - она грызет сельдерей, как ни в чем не бывало, запивает молоком, и Дэйва немного передергивает от этого зрелища.

- Гамзи, разъебучую твою же мать! Если ты, клоунская рожа, снова и опять забудешь принять свои гребанные таблетки, я тебе обещаю, голову откручу и выставлю её в холле с подписью - самый главный дебил!
От силы крика в ушах немного звенит, и Дэйв трясет головой и оглядывается, почти не сомневаясь, кто именно кричит. Он прав - орет именно рыжий Вантас, и силе его легких можно только позавидовать. Роуз морщится, зажимает уши и произносит:
- Именно из-за этого не стоит ходить на обед.
Дэйв спрашивает:
- Такая хрень постоянно, что ли?
Канайя отпивает молоко и спокойно отвечает:
- Гораздо чаще, чем ты думаешь. И, похоже, пришло время вмешаться.

Дэйв оглядывается и в принципе согласен - Вантас выглядит так, словно его сейчас хватит удар. Плохо видно, на кого он конкретно орет, и Дэйв мог бы пойти вместе с Канайей, но он больше заинтересован в порции горячего мяса на тарелке. Он просто смотрит, как Канайя поднимается, оправляет рубашку и направляется прямиком к Вантасу. Дэйв отвлекается и слышит новый поток ругательств:
- Какого хрена? Свали в ебеня, никому не нужно твое абсолютно нейтральное вмешательство, Марьям!
Дэйв приподнимается, но останавливается, когда Роуз кладет руку ему на плечо и говорит:
- Сиди смирно. Она способна сама разобраться.
Дэйв приподнимает бровь, потом вспоминает, что за очками не видно полностью его выражения и спрашивает вслух:
- Уверена?

Роуз кивает и прикладывает палец к губам. Из-за гомона и разговоров плохо слышно, и Дэйв удивляется, что никого не волнуют весьма громкие разборки - ему не верится, что все уже настолько привыкли. Он слышит голос Канайи, но не может разобрать слов, только общую интонацию. Роуз качает ногой, ерошит волосы и копается в телефоне. Дэйв отвлекается на минуту, вокруг их столика стихийно собираются люди, расходятся в стороны так же стремительно, и Канайя усаживается рядом, продолжая выговаривать на ходу:
- ...публичное место, и вам не к чему выносить свои разборки всем на обозрение. Я надеюсь, что ты, наконец, прислушаешься к моим советам и поступишь правильно.

Вантас плюхается на стул рядом с ней и ворчит под нос:
- Да-да, как будто комфорт других когда-то был моей заботой.
Дэйв почти не вздрагивает от боли, когда ему наступают на ногу и пинает в ответ, сосредоточенный на своей еде. Он поднимает голову, только когда слышит:
- Йо, прости, братюнь. Не заметил тебя.

На мгновение возвращается вчерашняя боль, снова выбивая дыхание - напротив, с совершенно безмятежной улыбкой сидит безумный, и покачивает головой в такт жесткому биту из огромных наушников на шее. Видимо, Дэйв меняется в лице, потому что Канайя вздыхает и с нажимом говорит:
- Гамзи сейчас безопасен. У него есть проблемы, он с ними по мере сил справляется.
- Охуенно он справляется, как я посмотрю, - Дэйв чешет зудящую ссадину на щеке и ловит каждое движение безумного. На лице того отражается сложная работа мысли, которая заканчивается резким хлопком по лбу.
- Чувак, это ты мне вчера надрал задницу!

Сидящие рядом Роуз и Каркат одновременно скрещивают руки на груди, и если Роуз выглядит действительно устрашающе, то Вантас - просто нелепо.
- Гамзи... Ты опять?! Мне снова следить за каждым твоим шагом?

За начинающимся шоу Дэйв пропускает момент, когда Роуз отодвигается от стола и пропадает в начинающей рассасываться толпе. Канайя смотрит ей вслед, и, как замечает Дэйв, она взволнована - складка между бровей, дернувшиеся губы. Можно было бы придать этому больше значения, но сейчас Дэйва больше интересует чужая конечность, приземлившаяся в его тарелке.

По итогам обеда Дэйва остается наполовину оглушенным, его личный список трехста самых отвратительных вещей в мире дополнился зрелищем, как долбанутый на голову Гамзи ворует чужую еду, но самое главное, что впервые за много лет Дэйв не чувствует себя выделяющимся. Его врожденное уродство с лихвой перекрывается особенностями других, а необычное воспитание и причуды принимаются как должное. И это почти восхитительно. Почти, потому что Вантас орет, как чертова противотуманная сирена, а мясо Дэйв обожает.

***

Когда уроки заканчиваются, и здание школы начинает пустеть, Дэйв спускается в класс рисования. На последнем уроке ему приходит в голову одна идея, которая не даст провести спокойно остаток дня, будет зудеть в кончиках пальцев, напоминать о себе, рваться наружу.

Дэйв открывает дверь класса, убеждается, что в комнате никого нет, и только после этого позволяет себе снять очки. От дужек за ушами болит кожа, и он осторожно разминает её кончиками пальцев, растирает отметки возле переносицы. Лампы не горят; свет проникает только через пару окон, не заставленных шкафами и стендами с книгами, на партах и полках валяются чужие проекты – все в разных степенях готовности. Дэйв проходит вдоль столов, походя вглядываясь в чужие поделки. Глазами он ищет только рисунки – его не интересуют любительские коллажи из фотографий, ни непонятно как затесавшаяся глиняная кружка. Ему интересно сравнить свое умение с тем, что он видит – и сравнение явно в пользу Дэйва.

Большая часть рисунков явно сделана на откуп учителю – в них нет ни интереса, ни вдохновения, только небрежные линии. Хмыкнув, Дэйв уже собирается заняться собственным проектом, но его внимание привлекает чистый лист бумаги, наполовину свесившийся с одной из парт. И видно, что на самом деле, бумага не пуста, просто её перевернули, скрывая от глаз то, что на обратной стороне. Дэйв не в силах бороться с любопытством – он подцепляет кончиками пальцев чужой рисунок и переворачивает лист.

Сначала ему кажется, что что-то случилось с глазами, и он снова не может различать цвета и оттенки, которые сливаются в однородную серую муть. Дэйв моргает – оглушенный буйством красок, он застывает в замешательстве, стараясь привыкнуть к тому, что видит. На рисунке нет чистого места – всё забито пересечениями штрихов, разбросанных в хаосе, цвета перекрикивают друг друга. Нет ни полутонов, ни контуров – но, отодвинув лист подальше и прищурившись, Дэйв видит замок.

Тот словно встает с плоской поверхности, становясь тем плотнее и реальнее, чем дольше Дэйв смотрит. На башенках развеваются флаги, в небе сияют две луны, а в гавани под замком стоят корабли. Картинка завораживает своим волшебством, но Дэйв усилием воли отвлекается – он пришел сюда не за этим. Он спрыгивает с парты, куда машинально сел, откладывает рисунок в сторону и понимает, что сегодня не сможет даже за хвост ухватить вдохновение. Он развлекается какое-то время, рисуя ворон, грубые наброски на новых знакомцев и в клочья рвет наброски.

В коридорах никого нет, яркий свет ламп обжигает глаза даже за темными стеклами, и Дэйв стирает непроизвольно выступившие слезы, подтягивает лямки рюкзака и плетется к выходу.

На ходу читая сообщение Дирка, который не может решить какую пиццу взять на вечер, Дэйв не обращает внимания на реальный мир. Он прикидывает варианты и уже печатает ответ, промахиваясь по клавиатуре, и на ходу врезается в кого-то. Телефон предсказуемо оказывается на полу, и Дэйв наклоняется за ним, раздраженно говоря:
- Смотри куда прешь, дебил.
- Ну прости, заслушалась, что говорят духи этих стен.
Обычно Дэйв не тормозит с ответом, всегда готовый выдать что-то ироничное и крутое, но сегодня был длинный день, и он просто молчит, во все глаза (слава темным очкам) пялясь на девчонку, с которой столкнулся.

Первое, что про неё можно сказать – очки. Огромные, в толстой черной оправе, с дымчато-красными стеклами, они настолько толстые, что искажают её лицо. За цветными стеклами сложно понять, какие у неё глаза, вдобавок, они полуприкрыты тяжелыми веками, придавая какое-то хищное и одновременно возбужденное выражение лицу. Про себя Дэйв может выдавить только придушенное восклицание, и благодарит кого-то там, наверху, что оно не вырывается наружу.

Девчонка поднимает тонкие брови, широко улыбается, обнажая зубы, и обходит Дэйва. Она говорит над самым его ухом:
- Знаешь, духи этих стен только что рассказали мне о тебе, – уха касается что-то влажное, и Дэйв передергивается, понимая, что она облизнула губы.
- Они говорят, что ты придурок.

Когда стеклянные двери школы с грохотом захлопываются, Дэйв глубоко дышит и обещает себе, что переведется в другую школу. Обязательно. Прямо сегодня.

5/?

Дома Дэйв валится на диван, прыгает по каналам кабельного и с хрустом открывает только купленную пачку Доритос. Пару минут Дэйв давит на кнопки пульта, картинка на экране прыгают и меняются как в калейдоскопе. Почти уже решая поиграть в XBOX, Дэйв по инерции листает каналы вперед, когда натыкается на повтор старых сезонов Южного Парка. Закинув в рот пару чипсин, он вытягивает ноги и посмеивается над знакомыми шутками, думая совсем о другом.

Действия персонажей на экране занимают его лишь отчасти; в мозгу крутится зловредная мыслишка, что у Дэйва нет даже таких друзей. Да, жестоких, циничных и абсолютных мудаков, но все они всё равно друзья. А Дэйв один.

От дальнейшего самокопания его отвлекает вибрация телефона, по привычке засунутого в задний карман. На экране мигает окошко досталога, и Дэйв подносит телефон ближе к глазам, чтобы различить буквы. Никнейм пишущего не знаком, он смутно ассоциируется с больницами и с хардкорным японским порно, которое Дэйв как-то нашел у Бро на жестком.

TT: Здравствуй.
TT: Надеюсь, что в данный момент, ты не предаешься рефлексии, которую сложно описать одним словом, но ближе всего термин «неэффективная»?

На одну секунду Дэйву даже кажется, что он слышит голос, произносящий эти слова. Низкий, но явно женский, чуть хрипящий на окончаниях слов… В голове Дэйва щелкнуло, и он судорожно вцепился в телефон.

TG: лалонд?! какого хера?! откуда у тебя вообще мой ник взялся?
TT: Давай я не буду рушить интригу и скажу обтекаемо – одна птичка напела.
TG: мы переехали чуть больше недели назад, а тебя я знаю три дня. какая еще к чертям птичка?
TT: Хм, весьма любопытно. Такая реакция говорит о зашкаливающем уровне тестостерона. Однако, твой внешний вид никак не коррелирует с этим фактом.
TG: ха-ха, как остроумно. твои шутки всегда настолько тоскливы?

Дэйв врет – и себе тоже. Его до глубины души бесит собственная худоба. Тренировки с Дирком и фехтование с Бро дали свои результаты – мышц у него есть, но больше похожие на сухие жгуты, дающие силу – не объем.

TT: Кажется, я нашла одну из твоих болевых точек, а, Дэйв?
TT: Дэйв?

Ему не хочется отвечать и телефон просто летит в подушки, и Дэйв не обращает внимания на приходящие сообщения. Даже когда вибрация почти сливается в монотонный гул, он просто делает звук телевизора громче. Это не обида, не злость – просто нежелание общаться с полузнакомой и до чертиков надоедливой девчонкой.

Остаток вечера Дэйв проводит в спокойствии – телефон сел и не раздражает больше надрывным гудением, не заставляет каждую минуту бороться с собой, чтобы не прочитать все сообщения разом.

Когда темнеет приходит Дирк с пиццей и они сидят рядом, закутавшись в плед, и Дэйв задремывает под трэшовый ужастик про зомби-бобров. Мерцание экрана проникает даже через плотно сомкнутые веки, и Дэйв ворочается, утыкается лицом в подушку и окончательно проваливается в сон.

TT: Ты здесь?
TT: Искренне надеюсь, что на твой дом не упал метеорит.
…
TT: Извини.

***

Наутро у Дэйва болит всё, он просыпается от того, что с грохотом валится с дивана и больно ударяется локтем. К вечеру наверняка вспухнет синяк, а пока Дэйв ограничивается тем, что засовывает руку в холодильник и приплясывает на каменных плитках от холода, боли и желания отлить.

Дома уже никого, Дэйв опоздал на первый урок точно, и ни малейшего желания вообще идти в школу у него нет. Но он прекрасно знает, что бывает если пропустить только один раз. Прогул все копятся и копятся, а потом в один прекрасный день обрушиваются сверху как лавина и погребают под собой. Дело даже не в пропусках, не в оценках, а в том, и Бро, и Дирк буду разочарованы. И Дэйв захлопывает холодильник, сгибает и разгибает руку и идет в ванную.

До школы вполне предсказуемо приходится идти пешком, и еще и английский плавно катится в задницу. Солнца нет, ветра тоже, и Дэйв рассчитывает отсидеться во дворе, чтобы подремать до следующего урока.

То, что его мечтаниям не суждено сбыться Дэйв понимает, как только заворачивает за угол здания. Картинка поступает в мозг частями: рыжий Вантас прижатый к стене; Гамзи, упирающийся руками у него над головой; их приоткрытые рты, покрасневшие губы, сплетающиеся вместе языки.

Это совсем не похоже ни на одну порнушку, виденную Дэйвом раньше – это смешно и нелепо, потому что из-за разницы в росте Гамзи согнут почти пополам, потому что у Карката наэлектризованные волосы и они торчат во все стороны, словно нимб. Это совсем не похоже ни на одну порнушку, виденную Дэйвом раньше. Это ярче, искреннее, горячее настолько, что возбуждение собирается внизу живота, проходится электрическими иголочками по позвоночнику. И Дэйву несомненно везет, что парочка настолько увлечена друг другом и не замечает ничего вокруг, потому что (и потом Дэйв будет ненавидеть себя за это) выдох – неимоверно громкий выдох, чтобы не сгореть, не захлебнуться в ставшем вдруг раскаленном воздухе – сам собой вырывается из груди. Словно в ответ стонет Каркат, и его голос, обычно дурацкий и резкий и громкий, сейчас звучит совсем по-другому. И когда Дэйв уже понимает что совершит сейчас какую-нибудь несусветную глупость, цепкая рука за шиворот затаскивает его обратно за угол.

У Канайи странное лицо – словно она готова расплакаться и расхохотаться одновременно: брови сошлись над переносицей, глаза блестят. Она говорит ломким и тихим голосом:
- Они не умеют прятаться, не умеют врать, - и Дэйв не сразу понимает, о чем она. У него в голове буря эмоций и ощущений, которые рвутся наружу через кожу, и Дэйв хватает Канайю за плечи, разворачивает лицом к себе и прижимается губами к её губам.

То что было в голове прежде, было пустотой – мысли теснятся, перекрикивают друг друга, тревога и возбуждение тянут в разные стороны. Канайя выше Дэйва почти на голову, и ему пришлось вытянуться изо всех сил, чтобы достать до её губ. Они подрагивают раз, второй, а потом мягко открываются навстречу. Дэйв чувствует как моментально намокают ладони, и это пиздец, как хорошо… Это было бы пиздец, как хорошо, если бы Дэйв чувствовал хоть что-то. Но ему только приятно – у Канайи мягкие и гладкие от помады губы; ему неловко – слишком всё это внезапно; ему никак. И, видимо, Канайя чувствует что-то, потому что она отстраняется мягко, но непреклонно, и говорит:
- Всегда считала, что перед такими шагами следует хотя бы быть в отношениях.
И тут же смеется, прикрывая рот ладонью, от уголков глаз разбегаются морщинки, челка падает на глаза.
- У тебя теперь все губы черные. Еще и так странно, словно кусками.

В этот момент Дэйв понимает, что он должен, обязан сделать. Он берет Канайю за руку, крепко сжимает её пальцы и спрашивает:
- Будешь встречаться со мной?
- Да, - Канайя отвечает сразу, не раздумывая, а потом повторяет, легкомысленно и громко.
- Да, - говорит она. – Почему бы и нет.

UPD.

Интерлюдия первая.

Каждый раз, нажимая на кнопку звонка, Эридан надеется, что дверь откроет Фефери. Что она улыбнется с порога, перескочит через ступеньки и заливисто засмеется. Но, как и обычно, дверь открывает её отец – невзрачный и сутулый человечек, серый от груза повседневных забот. Он вяло указывает рукой внутрь дома и поднимается на второй этаж, где и проводит большую часть времени – а Эридан разувается, аккуратно ставит ботинки вместе и проходит к Фефери.

Он старается идти тихо, но под ногами нет-нет да скрипнут старые доски. Фефери рассказывали, что они живут в этом доме уже несколько поколений – и сложно не поверить в это. Эридан стучится в дверь костяшками пальцев и входит, не дожидаясь ответа.

Как и всегда Фефери сначала занавешивается волосами как может, горбится, пряча лицо и руки. Эридан открывает рот, но понимает, что и сегодня не в силах совладать со своим заиканием – из непослушного горла не вырывается ни звука, и только после нескольких попыток, он выдавливает:
- Это я, Феф.

Сначала она только косит глазом из-за завесы волос, но потом отмирает постепенно, поворачивается и несмело улыбается.

Она омерзительна до слез – лицо в крупных, грубых чешуйках кожи, слезящиеся красные глаза под набрякшими веками, вечно шелушащиеся руки в болячках, сросшиеся по два пальцы с обломанными ногтями. Эридан не может дышать, глядя на неё – словно её внешность выбивает почву из-под ног, словно он летит в пустоте и никак не может упасть. Но так происходит каждый раз, и Эридан знает, что он снова привыкнет и сможет взглянуть на неё без содрогания уже через пару минут. Хоть и знает, что будет иногда проглядывать через его добрую и нежную Фефери чудовище с её глазами.

Она болтает сама с собой, говорит, что снова поссорилась с Мииной, что мать хочет отправить её куда-нибудь в тропики на каникулы, а Эридан просто молчит и смотрит, и медленно, мучительно сгорает в нежности напополам с отвращением.

Когда он был младше, то еще надеялся на чудо – что однажды утром Фефери треснет по шву, раскроется как кокон и выпустит новую Фефери – красивую и здоровую, как и должно было быть с самого начала. Сейчас Эридан не надеется уже ни на что – он только и может, что помогать смазывать кожу плеч и рук жирной и вязкой мазью, и, осторожно гладя пальцами её щеки, понимать, что это самая откровенная ласка, на которую он может рассчитывать.

запись создана: 01.02.2015 в 11:14

@темы: как Поль Сезанн, огненные рукописи, дерево росло корнями вверх, листьями вниз, земля Радуги и Хоумстака

---

Нашла видео, идеально отображающее меня на протяжении трех последних дней.

@темы: вслед за толпой баранов идет еще один, записки на обрывках, чужие стихи не читают, в них верят, сдохнет либо шах, либо ишак

---

космические ребята, полностью плевать, в каком жанре они играют.
только бы продлить вот это ощущение.
хочу писать под эту музыку так много. и так ни о чем.
чтобы все слова распадались на звуки и отзвуки, детали переставали быть в реальном мире и плыли в снах, а люди двоились и троились на самих себя, на эмоции, на своих любимых и врагов.
и наполнить его Серебром и Сиренью, где сны реальны, а реальность изменчива и непостоянна, лукава, как кошки, что держат в своих когтистых лапах нити судеб и прядут, прядут бесконечное полотно, разрывая его по ночам в клочья.

@темы: не подходи к воде, записки на обрывках, чужие стихи не читают, в них верят, нотами по сердцу

---

Часть первая. Таска.

Очень прошу оставлять комментарии.

1. Начало

Глухо хлопнуло где-то вдали, и из-за деревьев с гомоном поднялась стая гарул. Таска опустила уже взведенный лук и сплюнула сквозь зубы. После резкого звука так любовно выслеживаемая важенка вскинула голову, повела бархатистыми ушами и пустилась в галоп, укрываясь в спасительной тени леса. На прощание мелькнуло белое зеркало хвоста - и крохотная прогалина опустела. Продолжать охоту после такого шума представлялось бессмысленным, и Таска неспешно сняла и скатала тетиву, убрала стрелу в колчан и плотно закрыла его втулкой. Неожиданный шум раздался примерно со стороны нынешней стоянки стаи, примерно в шести полетах стрелы от места охоты, и хоть и отличался, но все же напоминал звук, с которым обычно прибывают оседлые. Оставался, конечно, вопрос, что им могло понадобиться в такой глуши, но сразу вспомнились пересуды, услышанные на последней стоянке. Тогда, три луны назад, стая разбила лагерь недалеко от городка, и Иса отпустила младших погулять. В городе все только и обсуждали, что новую выдумку ученых, позволяющую перемещаться на огромные расстояния. Правда, судачили и о том, что только в столице да где-то далеко на юге есть такое, но кто знает этих оседлых?
Хлопок повторился снова - на этот раз громче, и не затих сразу, а продолжился басовитым и вибрирующим грохотом. От дурного предчувствия внезапно замерло сердце, и Таска рванула с места, уже на бегу запихивая дугу лука в заплечный чехол. Под ноги попалась дурная ветка, отлетела в сторону - и вслед за ней чуть не упала Таска, успевшая в последний момент подставить ладони и перекатиться в сторону. Она сжала и разжала мелко дрожащие пальцы и выругалась вполголоса:
- Хаос! Чтоб тебя... - и тут же замолчала. В последний раз Иса жестко окоротила ругательство резкой оплеухой, от воспоминаний о которой и сейчас загорелась щека. Глубоко вздохнув, Таска отряхнула ладони и прижала их к лицу. Задержав на пару секунд дыхание, она поднялась на ноги одним движением, наклонилась, чтобы туже затянуть шнурки на сапогах и снова побежала вперед. Сейчас, когда неизвестно откуда взявшееся дурное предчувствие не дурманило разум, Таска и самой себе не смогла бы объяснить, почему так торопится. Не лучше бы было полежать на солнце, греясь в последних лучах, которые скоро сменятся почти непрерывными тоскливо шелестящими дождями? Или найти заросли сутхи и набрать полные ладони сладких, нежных ягод, и закидывать их в рот по одной. Но, по правде говоря, рука у матери всегда была тяжелой, а отлынивать от общих обязанностей она не позволяла никому. Важенкой Таска выкупила бы себе право отдыхать до конца оборота, но теперь оставалось надеяться, что кто-то да попался в силки, предусмотрительно расставленные вокруг лагеря.
Зачесалась ключица, и Таска поскребла её ногтями. Она никак не могла привыкнуть к своей первой татуировке заработанной в последний сезон дождей. На общей встрече она танцевала с одним из Змей, и смогла выбить в высоком прыжке тонкие и длинные кинжалы, знаменитые своими качествами почти на всем материке. Во время танца они искромсали друг на друге рубашки в хлам, который не держался на теле. После боя, уже глубокой ночью, хмельную Таску поймали молодые Оленицы и наперебой благодарили. Змей оказался кумиром многих девушек, и одной из Олениц повезло - она ушла в его клубок. Примерно тогда же у Таски на ключице выбили витиеватую надпись на криддите. Иса вполголоса сказала, что письмена значат "рожденная побеждать" и поцеловала Таску в лоб. От воспоминаний на душе сделалось легче, и Таска замедлила шаг, оглядываясь по сторонам. Лес немного отступал назад, оставляя лоб холма покрытым только мелким кустарником и травой. Внизу снова брали свое высокие пины, скрывая своими низко опущенными ветками узкие проходы между стволами. На лоб пригорка падали почти прямые лучи Зирани, словно приглашая растянуться под ними. Таска скинула с плеч и колчан, и чехол с дугой лука, опустилась на траву и вытянула ноги. Она решила, что полежит немного - сердце не успеет отстучать и полусотню раз, как она уже будет дома. С этой мыслью Таска легла и закрыла глаза сгибом локтя.
Проснулась она, когда на небе уже можно было различить зеленую тень Атрадии, а значит, времени прошло гораздо больше. Таска потерла глаза, рывком села и сжала зубы. Теперь ей точно не избежать взбучки - между диском Зирани и верхушками пин помещалось полторы ладони. Она прикусила губу, привычно нащупывая языком тонкие полосы шрамов - они появились, когда Таска только освоила стрельбу. Марьела рассказывала ей на ночь о своих богах и среди них была покровительница охоты и справедливости - вечно слепая, но никогда не промахивающаяся богиня, помечающая своих последователей широкой коричневой полосой, вытравленной на коже. Таска уломала и мать, и Марьелу, но получила свой знак. В процессе травки соком особых корней и цветов, Таска изжевала губы, которые лопнули и заживали потом долго, оставив белесые полосы. От воспоминаний заломило виски, и Таска выдохнула, поднимаясь на ноги, подхватила свои вещи и, перекатившись с пятки на носок, быстрым шагом спустилась с холма.
Под сенью леса вроде было всё точно также - настораживала только тишина. Постоянно шумный, словно гудящий пинник словно вымер: не было слышно ни стрекотания вездесущих сциур, не орали друг на друга ориолы, не пели рифы. Стояла глухая тишина, от которой по спине забегали мурашки, и тут же невдалеке хрипло закричал одинокий хуппуп. В грудь снова толкнуло предчувствие - только теперь превратившееся в уверенность. Что-то случилось, ужасное и неотвратимое, незваное - как гроза в сезон дождей. Таска понеслась напрямик, игнорируя извилистую тропку, через колючие ветки. Про силки и ловушки она вспомнила, только когда под ноги понеслась со свистом тонкая петля. Подпрыгнула Таска быстро, но все равно зацепилась за шнур и полетела в траву. Кубарем прокатившись по земле, она врезалась спиной в дерево на мгновение потеряла способность дышать. Как только воздух снова начал проходить, Таска смогла встать на колени. От звона в ушах мутило, тревога внутри билась заполошной птицей, но даже через всю бурю ощущений ухо уловило не принадлежащий лесу звук. Отдаленный гул, сухие щелчки, с которыми лопается горящее дерево. Пожар. Через пару секунд дошли волны запаха: смердело паленой шерстью и кожей, жженым мясом и деревом. Все инстинкты кричали об опасности и Таска, не поднимаясь с колен, осторожно переместилась к месту стоянки. Всю поляну окружали густые заросли перна, и, отодвинув пару ветвей можно было разглядеть почти всю стоянку.
Лагерь горел. казалось, Что полыхала даже земля, дым выедал глаза. Таска закашлялась, прикрыв рот и нос рукавом, и прищурилась. Сквозь густую завесу дыма виднелись только рыжие пятна огня и темные силуэты, совсем не похожие на членов стаи. Сосчитать их было невозможно – всё двоилось и троилось, но Таска все равно потянулась к клапану на бедре, вытаскивая метательный нож. Она прицелилась тщательно, как только могла – в ту фигуру, что была ближе всех, но рука дрогнула, и нож с шелестом ушел выше. Отползти Таска не успела – над головой что-то протяжно свистнуло, а потом глухо рявкнуло за спиной, неведомой силой выбрасывая на поляну и протаскивая по земле. Ноги тут же опалило жаром, но фигуры были так близко, и Таска только и смогла, что прикрыть голову руками, сцепив зубы и молясь кому угодно, чтобы всё поскорее кончилось.
Она не знала, сколько пролежала так, лицом в землю, дыша через раз, чувствуя, как вспухает волдырями и тут же облазит кожа под одеждой. Но когда всё затихло, и Таска подняла голову, пожар уже улегся, оставив после себя мелкую серую золу, сразу же облепившую лицо и руки, намертво въедаясь в поры. Таска затрясла головой, пытаясь избавиться от тонкого и настырного звона в ушах, с волос тут же посыпались крупные хлопья пепла, мелкая труха, её собственные обгорелые пряди волос. Чтобы счистить с ресниц золу пришлось плюнуть на пальцы и протереть глаза – легче стало, но не намного. Таска попыталась встать на ноги, но от ожогов они не слушались, и после пары неловких шагов она свалилась на землю, подняв тучу золы. На глаза тут же навернулись слезы, которые не было сил утереть, и Таска просто часто заморгала. Когда ушла влажная муть, она приподняла голову и тут же сдавленно вскрикнула – прямо в лицо скалилась обгоревшая черная голова.

@темы: огненные рукописи, и лишь бы донести, за пределами мира, летописи на криддите

---

 Бестолковая рыбина, приветствую, что привело?

Всё плотнее сажусь на вебпанк. Та музыка, под которую мысли исчезают из головы, остается только ритм, только бит, который пульсирует и стучит изнутри в виски. Под него легко шагать и писать, легко представить, что меня нет, меня раскидало по пространству и времени сотней миллионов частиц, занесло туда, где я не была и не побываю никогда. Иначе как объяснить настолько реальные сны, что утром я просыпаюсь сытой и усталой, со сбитыми ногами и грязью под ногтями, которая на вкус - как чужие миры, далекие и близкие одновременно.

Посмотрела вчера Эффект Скопии. Фильм снимала 2Л, гарантирую это. Что-то похожее на то, как я пишу - только для меня детали всё чаще перевешивают действие. Но не могу не - как жить не описав все те мелочи, что делают тебя живым и настоящим, всё то, что вызывает отклик, за что цепляется взгляд. Надо отучаться.

@темы: с Ричардом Паркером в одной лодке, как Поль Сезанн, мечта цвета зимнего солнца, нотами по сердцу

---

Хотела написать большой пост.
Потом поняла, что меня всё равно не читает. В итоге пишу про то, что смысла писать нет.
2Л такая 2Л.

График совершенно ужасный, не высыпаюсь, дома бываю только ночью.
И хочется уже, чтобы все закончилось, но и чтобы не кончалось.
Потому что в итоге помимо чисто материальных бонусов приобретаю немного больше.

Предложили вести литературные вечера. Сказали, что нужен влюбленный в литературу человек.
Очень глубоко задумалась. За последние полгода я прочитала хорошо если одну книгу. И ту - по совету.
Сейчас, правда, исправляюсь - спешно дочитываю Марсианина и Волчий тотем.

Время русского трип-хопа. Самое лучшее время года: ходишь с паром изо рта, глотая горький от сигарет и ветра воздух, с утра лужи покрываются тонким ледком, лопающимся со звуком разбитого сердца. Пальцы вечно в карманах, вечно мерзнут, шляпу сдувает вместе со слезами. Пальто нараспашку, душу на проветривание, с утра виски залпом как выстрел и возвращаться с пустой головой.

Надо вернуться к хорошей привычке составлять плейлисты на времена года. Вкусы совершенно не меняются - к ним просто добавляются новые треки. Есть группы и исполнители слушать которые я могу только осенью. В другое время они не на своем месте.

До боли соскучилась по людям, которых рядом нет, а может и не было никогда. В космосе мы встретимся всё равно, наши атомы притянутся и разойдутся, как и всегда бывало. Приходится утешать себя этой мыслью, потому что по-другому - жить не хочется вовсе.

@темы: в Макондо идет дождь, ты прогонишь тоску, наш Король?, как Поль Сезанн, Псиведение

---

Мне снился самый прекрасный сон.
Мне снились места, которых нет и не было, персонажи, которых не придумал никто и они теперь ходят неприкаянными по снам и просят: "Эй, придумай меня!"
Там были золотые драконы, сгнившие от избытка влаги люди и растения; острова только с детьми, слишком серьезными для своего возраста. Лидером у них мальчик, который первым понял, что драконы - подделки. Он ушел от отца, от правящей власти с дурными законами и фильтром для неба. С собой он увел много детей и все они долго не могли привыкнуть к синему небу.
Живут они в остатках чьего-то дома, обнимают балки и ставят себе занозы. Они натягивают потолки из ткани и по утрам дом вспухает разноцветными буграми.
Они мастерят передатчик, который слыша только дети. Целыми днями они смотрят на горизонт, жуют тонкие листы сыра и ждут других.
Потом к ним приплывет на двух лодках девушка с проколотой шеей. Она придет со своей ездовой птицей, у которой всегда спеленуты крылья, чтобы не улетела.
Девушка не носит одежды, кроме двух полотен ткани и тонкого ремня. Она говорит, что у себя дома пересчитывала китов и киты слышат, как шуршит одежда. Это сбивает их с ритма и киты не поют.
Она рассказывает, как ходила по дворцу одного из наследных принцев. В её глазах отражаются яркие краски - лазурь и кармин, белила и сажа. Сама она преображается - на лице тень как от кружевной накидки и она встает во весь рост и, разбрызгивая ногами песок, танцует чужие танцы.
Новеньким потом со смехом станут рассказывать о земле, где люди моются шоколадом с карамелью, а едят на завтрак алмазы. А девушка навсегда останется с кожей, на свету отливающей лимонным - первые захлестнувшие волны, когда она убегала прочь из дворца, смыли цвет с её платья и отдали коже.

@темы: не подходи к воде, Джеймс плачет, записки на обрывках, чужие стихи не читают, в них верят

---

Пока есть время и возможность - зависаю в Sunset Overdrive.
Очень хочу накатать про неё подробный отзыв, но всё скатится к визгам и воплям: "Это самая охуенная игра эвэр".
ПАТАМУШТА ТАК И ЕСТЬ.


Оно так действительно всё и выглядит.
Музыка, драйв, юмор и тонна ебантяйства.
Обожаю.
А еще И. сказал, что он сосет в паркуре, а у меня классно выходит.
Тип горжусь немного.
Переезжаю к нему на пару недель, потому что чет заебалась немного.
Скоро зарплата. Накуплю суши и пива. И буду пересматривать Святых из Бундока.
Ужасно скучаю по К. Практически невыносимо.

@темы: записки на обрывках, Псиведение, дерево росло корнями вверх, листьями вниз, и лишь бы донести

---

Чем дальше забредаешь в лес, тем толще становятся олени.
У них лоснящиеся, мягкие бока с россыпями белых пятен; мягкие, бархатистые уши; острые и звонкие копыта.
У оленей грустные, уставшие, мудрые лица. Глаза на них сияют приглушенным светом, большие и влажные.
Олени ходят по лесу кругами, пока я бегу напрямик. С каждым кругом олени все больше, и уже не фыркают они, а поют тонко-тонко.
И если раньше можно было с ними побегать наперегонки, почесать бока да уснуть в одной куче, то теперь я только и хожу по их следам.
Земля под копытами проминается глубоко, отпечатки четкие и ясные. После дождей в них стоит вода, на языке после неё привкус - ты должна, так надо, так будет лучше.
Олени глядят на меня вполоборота и растворяются в лучах солнца стоит только подойти чуть ближе. У оленей большие и влажные глаза - они качают головами и уходят вперед.
А я так и остаюсь в лесу, пью из следов копыт, пытаюсь дотянуться до отметин от рогов на стволах деревьев, и с каждым днем все яснее понимаю.
Таких глаз у меня не будет никогда.

@темы: Джеймс плачет, Императрица ждет тебя, записки на обрывках, повесился - и никого не стало

---

Вроде как жива, полет нормальный.
На этой работе учусь общаться с людьми всех полов, возрастов и национальностей.
Вчера в отдел забежала японка, только чтобы со мной поздороваться и поблагодарить еще раз.
Как я там не растеклась в лужу нежности и кавая - не знаю сама.
Пока есть время, начала набрасывать первую главу и поняла, что не умею писать. Никак. Надо завязывать со всем этим.
Перечитываю "Пёсий двор", местами ору вслух. Как я могла думать, что это скучная книга?
С Приблева хочу взвыть и вылезти из себя. Космический персонаж, просто космический.
А вообще фанатею по Юру. Как обычно - пятый лебедь в седьмом ряду, а поди ж ты.
Заново качаю Yearwalk и предвкушаю.
Очень хочу нарезать из неё аватаров. И носить их с гордостью.
Надо будет еще раз пройти The Path. И Тургор.
И меня снова понесет в ту же степь, ага, знаем, плавали.

@темы: не подходи к воде, как Поль Сезанн, записки на обрывках, Псиведение